Показательно, что в современном обществе тема прав народов практически исчезла из публичного и политического дискурса. Вместо обсуждения того, кто является подлинным источником власти, владельцем территории, ресурсов и коллективной воли, в медиаполе доминируют отвлекающие темы — от мифа о «государстве как корпорации» до рассуждений о «юридическом статусе человека» и прав человека вне контекста народа как носителя суверенитета.

Именно права народов — как коллективного субъекта с правом на самоопределение, владение землёй, природными ресурсами и собственными политическими институтами — были подменены индивидуализированными правами человека. При этом права человека, хотя и закреплены в ряде международных пактов и конвенций (включая Европейскую конвенцию о защите прав человека и Международный пакт о гражданских и политических правах), касаются в первую очередь личной свободы и неприкосновенности личности, но не затрагивают вопросы политической власти, территориальной принадлежности или коллективной собственности.

Таким образом, права человека не являются эквивалентом прав народа. Они не защищают статус общности как источника власти и носителя суверенитета. Нарушение индивидуальных прав может повлечь дипломатическое давление, но нарушение прав народа — это международное преступление: агрессия, колонизация, апартеид, насильственное лишение субъектности. Именно поэтому подмена этих категорий открыла путь к демонтажу политической субъектности народов без формального пересмотра международного права.

На пути к реализации «Повестки 2030» Всемирного экономического форума, с её целью полного контроля над территориями, ресурсами и самой властью над обществом — стояло одно фундаментальное препятствие: международное право, формально закрепляющее базовые гарантии для народов — как носителей суверенитета, земли и коллективной воли.

Его невозможно отменить в лоб, невозможно честно обосновать его ликвидацию или переписывание без разрушения всей видимости легитимности. 

Никто не может открыто заявить о том, что Устав ООН — а именно его первая статья — больше не действует, потому что именно эта статья закрепляет право народов на самоопределение как императивную норму. 

Точно так же никто не может публично перечеркнуть Международный пакт о гражданских и политических правах, где это же право продублировано и возведено в ранг обязательства для всех государств.

И наконец, нельзя просто так вычеркнуть из национальных конституций норму о том, что земля, недра, ресурсы и власть принадлежат народу, потому что именно эта формула юридически отделяет свободный народ от управляемой массы без права голоса — а значит, от народа, превращённого обратно в подданных феодального строя, лишённых не только собственности, но и власти над своей землёй и государством.

Примечательно, что даже в ключевых международных документах — таких как Устав ООН и Международный пакт о гражданских и политических правах — отсутствует юридически закреплённое определение, кто именно признаётся народом, обладающим правом на самоопределение. Эта неопределённость не устранена по сей день, несмотря на десятки конфликтов и обращений к этим нормам. В результате допускается произвольная подмена: вместо этнической или исторической общности под «народом» могут подразумевать абстрактную совокупность граждан, не обладающую ни территорией, ни коллективной волей. Такая правовая амбивалентность не защищает, а наоборот — открывает возможность исключения титульных наций из субъектности без формального нарушения международного права.

Именно из-за отсутствия чёткого определения, кто признаётся народом в контексте международного права, становится возможным избирательное применение норм. Чтобы не нарушать право формально, достаточно исключить конкретную группу из числа тех, кого считают «народом» — через переопределение, молчаливое игнорирование или подмену понятий. В результате само право остаётся «в действии», но те, кто должен был бы им пользоваться, — выведены из его юрисдикции. Это и есть главный инструмент демонтажа: исключение без отмены.

И именно для того чтобы реализовать такую подмену — перевести власть от народов к технократическим механизмам, не вызывая открытого сопротивления — и используется обходной путь: не отменять права, а исключить тех, кто ими обладал. Вместо прямой атаки на международное право, устраняется его носитель — народ как субъект. Его статус размывают, подменяют или игнорируют, чтобы формально всё осталось в силе, но фактически — было недоступно.

Технократическая система — это форма управления, при которой ключевые решения принимаются не живыми людьми, несущими политическую или моральную ответственность, а обезличенными механизмами: алгоритмами, автоматическими регламентами, системами социального рейтинга и искусственным интеллектом. В такой системе исчезает возможность обратиться к конкретному лицу или органу с вопросом, жалобой или требованием справедливости. Ответ всегда один: «так работает система».

Человек больше не выступает как представитель народа, обладающего правом на коллективное решение своей судьбы. Он превращается в просто гражданина, подчинённого административным процедурам, но лишённого реального влияния на власть, ресурсы и общественный выбор. Это означает, что народ фактически утрачивает не только право на самоопределение, но и способность отстаивать свои права — потому что субъект, способный это сделать, больше не существует в правовой форме.

Формально право осталось, но у него либо больше нет носителя, либо оно фактически закреплено исключительно за теми, кто признан отдельным народом с коллективной международной субъектностью — чаще всего это малочисленные группы, получившие особый статус и, по сути, монополию на реализацию права на самоопределение, владение землёй и представительство на международной арене.

В авторитарных странах демонтаж коллективных прав был реализован через юридическую подмену. Понятие «народ» формально сохранили в конституциях как источник власти и собственник земли и недр, но нигде не уточнили, кто именно им является — совокупность граждан или конкретный исторический субъект. Это создаёт правовую ловушку: народ существует на бумаге, но у большинства нет уверенности, что они действительно входят в его состав.

Неопределённые формулировки, такие как «народ» (в Конституции Украины) или «многонациональный народ» (в Конституции России), намеренно оставляют правовой зазор между двумя возможными трактовками: с одной стороны — народ как коллективный субъект с правом на самоопределение и суверенитет, с другой — совокупность всех граждан как административное население. Эта двусмысленность позволяет в политической и медийной риторике апеллировать к идее народовластия, тогда как в юридической плоскости отсутствует чёткий носитель коллективных прав. В результате право формально провозглашается, но лишается конкретного субъекта, а значит — становится неисполнимым.

Чтобы в полной мере осознать последствия размывания коллективной субъектности, достаточно привести пример украинских переселенцев. В публичном, медийном и политическом дискурсе они систематически представляются как «беженцы». Однако ни одно западное государство не предоставило им соответствующего юридического статуса — вместо этого применяется режим временной защиты или статус временно перемещённых лиц. При этом сам факт отсутствия статуса беженца у украинцев намеренно замалчивается. 

Ни один западный политик, правозащитник или медиа не объясняют собственным гражданам — налогоплательщикам — что миллионы украинцев не признаны беженцами в юридическом смысле. Им не предоставлены те гарантии, которые формально предусмотрены Конвенцией 1951 года: ни защита от депортации, ни право на постоянное проживание, ни путь к гражданству. Вместо этого используется режим временной защиты — статус, ограниченный по времени, зависящий от политической воли и не дающий устойчивого правового положения.

Таким образом, украинцы — как и другие юридически непризнанные народы с украинским гражданством — фактически удерживаются в правовой «серой зоне»: государства могут продлевать или прекращать временную защиту в любой момент, не нарушая формально международных обязательств. При этом предоставление полноценного статуса беженца автоматически означало бы признание за этими группами статуса народа, обладающего правом на самоопределение. А это, в свою очередь, вступило бы в противоречие с внутренним законодательством Украины, исключающим их из числа субъектов коллективных прав.

Такой юридический тупик ещё раз демонстрирует, что проблема не в отдельных решениях, а в согласованной архитектуре правового контроля, в которой международное и национальное право используются не для защиты населения, а для его исключения из механизмов защиты. Именно это делает возможным функционирование технократической системы без прямого нарушения норм: формально право сохраняется, но носители права — лишены признания.

Там, где невозможно было юридически стереть понятие народа — в странах с относительно сохранённой демократией, особенно в Западной Европе — был запущен другой механизм: массовая миграция и демографическая инженерия. Даже если статус народа формально остался, он постепенно теряет численное большинство и превращается в меньшинство, не способное реализовать закреплённое за ним право определять политику и владеть территорией. В условиях демократии это означает полную утрату влияния: решения принимает большинство, а голос титульного населения больше ничего не решает. Вместе с этим собственность на землю, недра, ресурсы и власть де-факто переходят государству — или наднациональным структурам, действующим от его имени.

Так работают механизмы «разбавления», квот, ускоренного гражданства и искусственной многонациональности — они превращают любое исконное большинство в чужаков на собственной земле, лишая их собственности, прав, власти и свободы. В итоге исторические народы становятся фактически крепостными — на своей же земле.

После падения монархий термин «народ» всё ещё подразумевал историческую общность — этнос с глубокими родовыми корнями, общей культурой и коллективной памятью, а не просто безликую административную толпу. Формула «народ — источник власти» изначально трактовалась буквально: она относилась к реальным людям, объединённым языком, традициями и правом на свою землю. Но со временем власти превратили эту фразу в удобный инструмент манипуляции. Для этого была реализована стратегия трансформации этнического «народа» в обезличенную гражданскую массу: во-первых, через юридическую подмену понятий, где «народ» как носитель суверенитета противопоставлялся «гражданину» как субъекту подчинения, аналогичному подданному; во-вторых, через механизмы социальной инженерии, направленные на эрозию родовой преемственности и этнической идентичности путём культурного и социального смешения населения. В результате такого процесса происходит дезинтеграция культурных, языковых и родовых связей, оставляя государство единственным объединяющим фактором.

Такая динамика усиливает стабильность государственного аппарата, минимизируя риски внезапного самоопределения или революционных процессов, поскольку гражданское общество, лишённое органической сплочённости, полностью подчиняется бюрократическим структурам. В итоге это приводит к фактическому, хотя и не формально-юридическому, возврату к принципам монархического управления через технократические инструменты контроля, процесс которого занял около столетия.

Движение за права женщин в 1920-х стало первым шагом к смещению акцента с коллективных прав народа на индивидуальные права гражданина. Под лозунгами равенства оно не только дало женщинам больше личных свобод, но и разрушило представление о семье и роде как о фундаменте народной воли. Именно семья исторически формировала коллективное «мы», через которое народ управлял землёй, традициями и общим порядком.

В 60–70-х годах контркультура хиппи, отвергая традиции и авторитеты, ещё сильнее подорвала эту основу, закрепив культ личного выбора и свободы от любых общих обязательств. В 80–90-х радикальный феминизм довёл эту тенденцию до предела, окончательно утвердив приоритет индивидуальных прав над коллективными обязанностями. Народ как коллективный субъект постепенно растворялся в массе отдельных «я», связанных не общими правами на землю и власть, а административными рамками государства. Когда каждый видит себя лишь гражданином, а не частью народа, право на коллективное самоопределение становится пустой формальностью, а реальные рычаги власти переходят к бюрократическим структурам.

ЛГБТ-повестка, в своей радикальной политической форме, действует как внутренняя диверсия против коллективных прав народов. Если миграция разрушает культуру и уклад извне, то ЛГБТ-идеология дробит народ изнутри, уничтожая его коллективное «мы». Вместо исторической общности, основанной на семье, роде и преемственности поколений, возникает набор индивидуальных «я» и «ты», лишённых общей ответственности и правоприемства. 

В каноническом и историческом праве именно семья и родовая преемственность определяют право народа на землю, ресурсы и власть. Когда же коллективная структура размывается и наследование становится абстрактным, народ перестаёт существовать как единый субъект права, а его место занимает управляемая технократическая масса.

Эвтаназия в её легализованных формах так-же подрывает основу коллективных прав, потому что лишает народ функции хранителя жизни и преемственности. Разрешая «право на смерть», технократические институты фактически берут на себя власть определять ценность человеческой жизни и момент её окончания. 

Это превращает жизнь из неприкосновенной ценности в управляемый ресурс, подлежащий регулированию по критериям эффективности, гуманности или экономической целесообразности. Народ, который уступает эту функцию, перестаёт быть коллективным субъектом, способным защищать свои члены, землю и наследие: его место занимает технократическая система, где жизнь и смерть становятся вопросом алгоритмов и регламентов.

Климатическая повестка — ещё один инструмент демонтажа коллективных прав народов, действующий под видом глобального «блага». Под предлогом борьбы с изменением климата право распоряжаться землёй, недрами и природными ресурсами выводится из сферы национального суверенитета и коллективной воли народа и передаётся наднациональным регуляторам, частным фондам и корпорациям, которые не несут перед народом ответственности. 

Формулы национальных конституций — «земля и недра принадлежат народу» — превращаются в фикцию: решения о добыче, распределении и использовании ресурсов принимаются не на уровне народа, а в рамках глобальных соглашений, где субъектность народа даже не признаётся. 

Пандемия и вакцинация стали инструментом легализации допуска к базовым правам. Под видом заботы о здоровье впервые был внедрён принцип, что свобода передвижения, труда и общения — это не врождённое право, а разрешение, выдаваемое государственными и надгосударственными органами при выполнении определённых условий. Без пандемии такие ограничения вызвали бы массовый протест, но санитарный предлог сделал их социально приемлемыми. Этим прецедентом народ фактически признал, что его естественные права могут быть отменены приказом и зависят не от коллективной воли, а от решений административных регламентов и международных структур.

В резульате вышеперечисенных процессов, народ лишается не только ресурсов, но и власти и переводится в условные «токены» — обезличенные единицы, которыми можно распоряжаться и торговать на глобальных рынках. Человеческий ресурс становится товаром, лишённым права сказать «нет» или влиять на решения, принимаемые технократическими структурами под предлогом «всеобщего блага».

Примечательная особенность национальных конституций суверенных государств состоит в том, что они гарантируют равенство прав граждан, но умалчивают о равенстве прав народов и различии между правами гражданина и народа, оставляя юридическую лазейку для исключения из субъектности. При этом конституция, как правило, не обязывает приравнивать представителя народа к гражданину, что позволяет трактовать их статус раздельно — в зависимости от политической воли или этнической принадлежности.

В США и Британии богатство и власть принадлежат не формально «народу», а тем, кто управляет институтами — корпорациями, фондовым рынком, крупным капиталом, IT и медиа, или монархии как в Британии. 

Но что держит эту конструкцию под контролем? — Социальное согласие на правила игры: 

Конституция, институт выборов, суды присяжных, профсоюзы, налоговая дисциплина, частная собственность как священная корова.

Массовая миграция размывает этот консенсус: люди, которые не участвовали в строительстве системы, не защищают её так яростно. 

Они не будут выходить на баррикады за Первую поправку или Вторую. Им нужны пособия, безопасность, а не абстрактные права.

Постепенно такие массы готовы меняться на «новый договор» — например, цифровой социальный рейтинг, биометрический контроль, цифровые валюты, цифовой ID и так далее.

То есть это не про то, чтобы украсть землю или недра — это про то, чтобы украсть само право на бунт.

Когда нет единого «народа», нет единого коллективного интереса, нет силового ядра, способного сказать «нет» глобальным корпорациям или госаппарату.

Остаётся масса, управляемая цифрой и пособиями.

Сначала США десятилетиями открывали двери для миллионов мигрантов, затем власти сознательно допустили открытый правовой и гуманитарный хаос: массовые депортации, задержания семей, депортация даже детей, рождённых на территории страны. 

Всё это сопровождается показательной жёсткостью и медийной эскалацией, чтобы вызвать внутренний протест, моральный раскол и ассоциировать спецслужбы, которые ловят мигрантов (ICE), с «фашизмом» и новым «Холокостом».

Всё это формирует заранее управляемый социальный конфликт: когда сопротивление достигнет пика, система публично «умоет руки», признает ошибки и откроет новые двери. 

Тогда вторая волна миграции — ещё более масштабная — уже не встретит сопротивления. Общество, разорванное на полюса и деморализованное собственной реакцией, не сможет собраться вновь.

Так шаг за шагом демонтируется гражданский договор, который ещё мог сдерживать систему.

По сути:

• В Западной Европе миграция размывает титульного собственника, национальное ядро и народовластие.

• В постсоветских странах титульного собственника лишают статуса через подмену самого понятия народа.

• В США ломают носителя гражданского сопротивления, дробя классы и разрушая ядро, способное отстаивать гражданские свободы.

Итог:

Все три метода ведут к одному: единое ядро сопротивления заменяется разрозненными индивидами, которых можно запихнуть под любой новый глобальный договор — цифровой, климатический, пандемический.

Никто не скажет «это наша земля» или «это наши правила». Потому что «мы» больше не существует.

1. Авторитарный беспредел (постсоветский и частично азиатский блок)

Механизм: прямое исключение титульного народа или народов из статуса коллективного субъекта через национальное законодательство.

Примеры:

Украина — это не только Закон №1616-IX «О коренных народах», но целая цепочка законодательных шагов, которые последовательно демонтировали правовой статус этнических украинцев как народа. В переходный период после обретения независимости «народ Украины» ещё понимался как исторический этнос с правом на землю, недра и самоопределение. Но в 1996 году Конституция ввела формулировку «украинский народ — граждане Украины всех национальностей», юридически стёршую грань между титульной нацией и просто административным населением. В 2021 году Закон №1616-IX официально исключил этнических украинцев из числа коренных народов, признав только крымских татар, караимов и крымчаков.

В 2022 году Закон №2215-IX «О десоветизации» отменил все акты УССР и СССР, где украинский народ признавался историческим субъектом с преемственностью и правом на суверенитет. В итоге за 30 лет титульный этнос был превращён в массу, у которой от «наследия» остались только "мова, борщ и вышыванка" — без права быть хозяином своей земли и государственности.

Россия — конституционная реформа 2020 года под видом «обнуления сроков президента» убрала из республиканских конституций даже остаточные формулы «суверенного государства» и «федеративного договора». На федеральном уровне был закреплён расплывчатый термин «многонациональный народ Российской Федерации» без прямого определения титульного этноса. Из Конституции исчезло любое упоминание о государственности республик, а их статус приведён к единой формуле «субъект РФ». 

Последним символом стал Татарстан: в 2022 году республика по требованию Кремля была вынуждена убрать слово «государство» и переименовать должность «президент республики» в «глава республики», что окончательно ликвидировало даже символический суверенитет. Это означает полное подчинение всех титульных народов центру без права на коллективное самоопределение или международное представительство.

Суть: титульный народ или титульные народы в России лишаются юридически оформленного коллективного статуса и права быть носителем суверенитета. Все ресурсы, территория и власть закреплены за государством, которое управляет ими от имени абстрактного «многонационального народа» или совокупности «всех граждан».

При этом Россия реализует гибридную модель демонтажа коллективной субъектности, совмещая авторитарные правовые механизмы с демографическими методами. С одной стороны, через конституционные реформы и законы титульный этнос лишён права на коллективное самоопределение.

С другой стороны, с каждым годом растёт масштаб внешней миграции: только в 2024 году в страну прибыли более 6,3 миллиона мигрантов, из которых половина — с целью трудоустройства, и прогнозируется дальнейший приток, включая до миллиона человек из Индии. В условиях отсутствия признанной субъектности титульного народа такая миграционная политика приводит к демографическому размыванию, разрушает культурное ядро и делает невозможным любую форму консолидации. 

Таким образом, в российской системе сочетаются западные инструменты демографического растворения с внутренним правовым обнулением, в результате чего народ превращается в управляемую массу без структуры, прав и суверенитета.

Международное право защищает не граждан, а народы. Это принципиально важный момент, который редко озвучивается прямо. Основные универсальные договоры — Устав ООН (ст. 1), Международный пакт о гражданских и политических правах (ст. 1), а также Конвенция о геноциде и другие базовые документы — формулируют коллективные права именно для народов как субъектов международного права: право на самоопределение, на владение ресурсами, на международную защиту и представительство. В отличие от этого, граждане как физические лица защищены только национальным законодательством, прежде всего — конституцией конкретного государства. 

Это создаёт системную уязвимость: если государство юридически исключает определённую группу людей из статуса народа — подменяя его понятием «все граждане» — то оно тем самым де-факто выводит этих людей из-под действия норм международного права. Их больше нельзя квалифицировать как субъект, обладающий коллективными правами в международной системе. Они превращаются в административную массу, подконтрольную государству, но не имеющую доступа к механизмам международной правовой защиты. Такая подмена особенно опасна в условиях внутреннего насилия или конфликта, поскольку исключённая группа больше не подпадает под действие норм, направленных на защиту народов от дискриминации, геноцида или порабощения.

В этом и заключается правовая ловушка: международное право остаётся формально действующим, но его адресат — народ как субъект — устранён из самой системы. Таким образом, когда в России в 2020 году была ликвидирована государственность республик и исключена субъектность титульных народов, а в Украине в 2021–2022 годах этнические украинцы были юридически исключены из перечня коренных народов и исторического правопреемства, это означало не просто внутреннюю реформу, а де-факто вывод этих групп из юрисдикции международного права. Это лишает их доступа к праву на самоопределение, к международной защите, и к правовому признанию коллективного ущерба. С юридической точки зрения, такие шаги создают предпосылки для безнаказанного применения насилия, репрессий и мобилизации, поскольку устранён сам субъект, обладающий правом на международную защиту.

2. Западноевропейская схема (демократии ЕС)

Механизм: массовая миграция и мультикультурализм как инструмент размывания титульной группы.

Примеры: Германия, Франция, Нидерланды, Швеция.

Суть: историческое большинство превращается в одну из множества разрозненных «групп», теряет демографический перевес и способность консолидированно заявить о коллективных правах на землю, недра, компенсации. Юридически «народ» формально остаётся в конституциях, но де-факто растворяется среди мигрантских диаспор.

Итог: территория и ресурсы управляются государством и наднациональными структурами (ЕС, ВЭФ, МВФ), а титульное большинство медленно вымирает или растворяется.

3. Британско-американская корпоративная форма (монархии и имперские системы)

Механизм: миграция и мультикультурализм используются не для размывания юридического титула (которого у большинства населения изначально нет), а для разрушения культурного уклада и ценностной идентичности исторического ядра.

Примеры: Великобритания (всё формально принадлежит Короне), США (земля и ресурсы де-факто принадлежат корпоративно-государственным трастам и фондовым группам).

Суть: мигранты и мультикультурализм уничтожают традиционный уклад жизни, чтобы коренное большинство не имело прочной идентичности, на которую можно опереться для сопротивления. Без коллективного уклада нет коллективной воли — и вся система управления переходит в руки корпоративного и административного аппарата, который перераспределяет ресурсы через долговую модель, токенизацию и контроль над инфраструктурой.

 

Заключение:

Одним из наименее обсуждаемых, но наиболее точных предвестников будущего насилия является предварительное исключение этнической или национальной группы из статуса «народа». Это не всегда происходит открыто: иногда народ якобы включён в конституционную формулу, но на деле лишён коллективных прав через юридические уловки — как отказ от ратификации международных конвенций, выборочное признание «коренных народов» или подмена понятий в законе. В результате исчезает не только субъект права, но и сам носитель ответственности и исторической преемственности. А если нет признанного народа — не существует и преступления, совершённого против него.

Так было в Руанде, где народ тутси перед геноцидом 1994 года официально не признавался как народ, а в пропаганде изображался как «враги государства» или «вредители». Так было в Мьянме, где рохинджа десятилетиями считались «незаконными мигрантами», им отказывали в гражданстве и исключали из перечня признанных этнических групп — это создало юридическую лазейку, позволившую осуществить этническую чистку в 2017 году. То же самое происходило в Сирии, где курдам массово отказывали в гражданстве до начала войны, и у них не было признанных прав ни на землю, ни на культурную автономию. В Югославии размывание правового статуса республик и народов перед распадом привело к кровавым конфликтам, где отсутствие чёткой юридической субъектности облегчило легитимацию этнического насилия.

Наиболее ярким историческим подтверждением этой закономерности стал Холокост. Во время Второй мировой войны нацистский режим систематически стремился к физическому уничтожению двух основных групп — евреев и ромов (цыган). Их объединяло не этническое родство, а то, что ни одна из этих групп не обладала юридическим признанием как суверенный народ в рамках международного права. У них не было государственности, формальных институтов, юридической субъектности, которая могла бы активировать защитные механизмы международных норм. Это сделало их особенно уязвимыми для дегуманизации и истребления. Однако только один из этих народов — еврейский — сумел после войны восстановить свою коллективную юридическую субъектность, создав государство Израиль и добившись международного признания еврейского народа как отдельного носителя прав.

В противоположность этому, ромы, несмотря на то что стали жертвами геноцида, так и не получили аналогичного признания и до сих пор не обладают коллективными правами, репарациями или представительством. Этот контраст показывает важный юридический факт: только те народы, которые обладают или способны восстановить правосубъектность, могут претендовать на справедливость. Те же, кто её лишён — могут быть уничтожены без юридических последствий.

Подобная схема применялась и в Советском Союзе, где украинцы, русские, белорусы, казахи и другие титульные народы были сознательно растворены в безликой категории «советский народ». Это была не просто риторика, а целенаправленная юридическая стратегия по стиранию коллективной субъектности. В результате ни Голодомор, ни массовые депортации крымских татар, чеченцев и ингушей, ни расстрел польских офицеров, ни система ГУЛАГа с миллионами замученных и убитых — не были признаны в международном праве как акты геноцида против конкретных народов.

Это означает, что десятки миллионов жертв остались безымянными не только в памяти, но и в праве. Ни одно из этих преступлений не получило юридического признания, подобного Холокосту. Не потому что масштаб был меньше — в некоторых случаях он был даже страшнее — а потому, что народы, которые погибли, были лишены правосубъектности. У них не было институций, говорящих от их имени. Не было международного представительства. Они не признавались как «народ» в юридическом смысле — и, следовательно, в рамках международного права с ними якобы ничего не произошло.

Это и есть самая коварная форма геноцида: та, которую невозможно зафиксировать, потому что уничтожается не только человек, но и само право быть названным коллективной жертвой. Это были десятки невидимых Холокостов, не получивших ни трибуналов, ни компенсаций, ни даже формального признания. Людей убивали, ссылали, морили голодом, сжигали — но с точки зрения международного права всё это осталось просто статистикой: без имени, без субъекта, без преступления.

Почему? Потому что не существовало формально признанного субъекта, от имени которого можно было бы заявить о преступлении.

Этот пример наглядно доказывает, почему коллективные права нельзя привязывать к государству. Государства приходят и уходят, границы меняются, режимы рушатся — но народ, его этническая и историческая принадлежность, остаётся. Именно народ, а не временное государство, должен быть признан в международном праве как носитель прав и субъект ответственности. В противном случае исчезает государство — и вместе с ним исчезают все преступления против его народа.

В противоположность этому стоит еврейский народ, который к моменту Холокоста, несмотря на отсутствие государства, обладал чётко выраженной коллективной идентичностью, институциями, диаспорой и международной субъектностью. Именно это позволило зафиксировать Холокост как прецедент, добиться компенсаций, международных трибуналов и особого правового статуса, закреплённого до сих пор.

Этот контраст показывает, почему растворение народа в “гражданской массе” — не нейтральный шаг, а юридическое убийство субъектности, которое делает любое насилие безнаказанным. Не существует народа — не существует преступления против него.

Поэтому восстановление правовой коллективной субъектности народа — это не формальность и не идеология. Это вопрос выживания, исторической памяти и юридической защиты от повторения самого страшного.

На основании вышеизженного, считать, что Путин и Зеленский действительно представляют разные лагеря — значит не понимать главного. Оба — лишь фигуры в общем глобальном процессе, где войны и конфликты — всего лишь ширма для демонтажа коллективных прав народов.

Этот механизм действует не только в России или Украине — он запущен повсюду, с разными инструментами, но всегда с одним итогом: народ лишается права быть хозяином всего, что ещё недавно считалось его собственностью.

Противостоять этому силой бессмысленно — потому что мощь государств и транснациональных структур многократно превышает возможности любого разрозненного протеста.

Единственный реальный способ — вернуть себе коллективную субъектность на юридическом уровне и зафиксировать слово «мы» не в лозунгах, а в конкретных правах и статусе, который нельзя просто отменить законом или размыть массовой миграцией.

После Первой мировой войны, в период с 1917 по 1922 год, рухнули почти все европейские монархии: Российская империя (отречение Николая II в 1917), Германская (отъезд кайзера Вильгельма II в 1918), Австро-Венгерская (падение Карла I в 1918), Османская (отстранение Мехмеда VI в 1922). Власть формально перешла к народу: появились республики, конституции, парламенты, закрепившие принцип народного суверенитета. Народ впервые был признан источником власти, собственником земли и ресурсов. Однако именно эта идея — народ как носитель коллективных прав — стала слишком опасной для старых и новых элит, стремящихся вернуть контроль через наднациональные структуры, бюрократию и финансовые инструменты.

Для того чтобы уничтожить национализм как форму легитимной субъектности, понадобился исторический шок. Гитлер стал идеальной фигурой для этой задачи. Уже с 1920 года его партия (НСДАП) начала радикализировать национальную идею, доведя её до предела: агрессия, культ превосходства, репрессии, Холокост. Эти зверства были не только трагедией, но и инструментом: с их помощью слово «нация» было приравнено к насилию, а идея самоопределения — к угрозе. После 1945 года национализм стали подавлять не военными средствами, а юридическими, образовательными и идеологическими. Народ как коллективный субъект был вычеркнут из международной практики под предлогом предотвращения повторения фашизма.

После Холокоста именно еврейский национализм стал единственным, который получил международное признание и защиту от дискредитации. Это связано с тем, что трагедия Холокоста стала юридическим прецедентом: мир согласился с правом еврейского народа на национальное самоопределение, государственность и коллективную защиту, тогда как национальные движения других народов постепенно были стигматизированы и лишены подобной легитимности.

Современный показательный пример того, как национализм способен защищать народы от внешнего управления, — это пандемическое соглашение ВОЗ. 20 мая 2025 года на 78-й сессии Всемирной ассамблеи здравоохранения его поддержали 124 страны, никто не проголосовал против, но 11 государств (Польша, Израиль, Италия, Словакия, Иран, Болгария, Египет, Ямайка, Нидерланды, Парагвай и формально — Россия) воздержались, а США и Аргентина отказались участвовать вовсе. В большинстве этих стран национализм, в правовом смысле как признание народа субъектом, ещё сохраняется и способен влиять на политические решения. Россия же воздержалась не по воле народа, а из-за геополитической игры и риторики власти. Там, где нация растворена в категории «гражданин» и уже внедрены технократические инструменты, некому выразить коллективное несогласие, и решения принимаются без общественного сопротивления и даже без возможности апелляции.

Право народов на самоопределение — то есть право на волю, на выбор своей политической, экономической и культурной судьбы — является одной из высших норм международного права. Это право закреплено как императивная (обязательная для всех государств без исключения) норма в статье 1 Устава ООН, а также в статье 1 Международного пакта о гражданских и политических правах (МПГПП).

Однако реализация этого права на практике фактически заблокирована. Во многих странах понятие «народ» в законах либо никак не определено, либо подменяется формулой «все граждане». Причём эта подмена чаще происходит не в официальных правовых документах, а через политические заявления, СМИ и образовательные программы. Такая риторика размывает понимание, кто именно является носителем суверенитета, кто имеет право управлять территорией, ресурсами и государственными институтами.

Юридически прямое равенство между гражданином и народом закреплено только в отдельных странах (например, во Франции), тогда как в большинстве случаев сохраняется двусмысленность, которая лишает народы их коллективных прав. Любые попытки восстановить субъектность народа — как коллективного носителя права на самоопределение — дискредитируются через обвинения в экстремизме, фашизме, этноцентризме или ксенофобии. В итоге — право остаётся на бумаге, но практически недоступно. А это и есть демонтаж одного из ключевых принципов международного правопорядка.

Так за сто лет идея народовластия, рождённая на обломках империй, сначала была дискредитирована нацизмом, потом подменена интернационализмом и теперь заканчивается технократической схемой, где всё сводится к тому самому сценарию ВЭФ: 

«У вас не будет ничего. И вы будете счастливы. Всё, что вам нужно, вы сможете арендовать. И это будет доставлено дроном».